Враги поднимались на ноги. Их глаза были красными, и из них капали кровавые слезы. Они даже не позаботились прихватить с собой оружие. Еретики начали шагать или ползти к нам. Один из них волочил за собой внутренности, покрытые местными грибковыми спорами, напоминающими серый мех, но, похоже, его это не волновало.

Я выхватил гранату и метнул в них. Они не бросились врассыпную, даже не обратили на нее внимания. Взрыв разорвал ближайших еретиков на куски, и они наконец перестали шевелиться. Но не остальные — хотя их плоть и искромсало, а на головах местами обнажилась кость, они по-прежнему шли. У одного из артерии торчал крупный осколок, из раны била кровь, однако он даже не замечал этого.

В них полетели новые гранаты. Те, кто находился вдалеке, постепенно приближались. Казалось, каждый убитый нами еретик возвратился к жизни, дабы отомстить нам. Я перестал стрелять и вместо этого оглядел наступающую орду, пытаясь понять, что происходит, и найти подсказку, как нам уничтожить этих ковыляющих красноглазых мертвецов. Я поднес к глазам магнокуляры и принялся изучать одного из покойников.

У еретика были бледная кожа, красные глаза, по щекам текли кровавые слезы. Из его глазниц пробивалось свечение, похожее на видимый издалека болотный газ, едва различимая зелень под кровавой краснотой. Даже когда противник исчезал из виду за облаками тумана, тусклый свет его глаз оставался различимым.

Некоторые еретики пели. Нуууугхааал. Нергл. Наргхул. Что-то вроде. Казалось, из их уст исходит лишь этот звук. Казалось, он выжжен в их подкорке так глубоко, что они помнят его даже после смерти. Всякий раз, когда я слышал это имя, меня прошибал ужас, как будто сам звук его касался некоего потаенного источника страха у меня в душе.

Вдалеке забили барабаны. Их было так много и грохотали они в такой унисон, что их звучание отдавалось вибрацией в земле. И, по-видимому, мертвецы почувствовали его также. Их движения стали синхронизироваться, входить в ритм барабанного боя, и, встав в подобие строя, странно чеканным шагом они двинулись на нас.

Мы продолжали стрелять. Они продолжали наступать. Единственными, кто, падая, оставались лежать, были те, кого застрелил Антон. Что он делал такого, чего не делали мы? Он использовал снайперскую винтовку, однако я не понимал, какую это играет роль. Да, она была мощной, но не мощнее некоторых наших тяжелых орудий. Тут меня осенило. Антон всегда целился в голову. Это была его фишка.

Я попытался сделать так же, послав лазерный луч в глазницу мертвецу. Голова трупа разлетелась пузырями сверхраскаленного газа, и он рухнул в болото.

— Цельтесь в голову, — крикнул я. — Там их уязвимое место.

Некоторые из бойцов услышали мое послание, и на землю стало падать все больше еретиков. Весть медленно разлетелась по траншее. Наступавшая орда начала замедлять ход. Я бросил взгляд на Ивана. В его глазах читался страх, и я не мог его за это винить. Даже самые отважные люди испугались бы сражения с врагами, способными восставать из мертвых.

— Это газ, — сказал Антон. — Вот для чего он был нужен.

Конечно, это была лишь догадка, однако я увидел смысл в его словах. Мы уже видели, как на гряде Скелетов трупы временно вернулись к жизни. Возможно, газ представлял собой некую форму катализатора. А возможно, сам вызывал какой-то странный эффект. Я не был техническим адептом и совершенно не разбирался в подобных вопросах. Может быть, все эти тела каким-то особым образом подготовили перед началом боя. И может быть, ловушку приготовили вовсе не мы, и едва эта мысль посетила мою голову, за ней стремительно последовала еще одна.

Я развернулся и бросился к другой стороне траншеи, к нашей второй линии, и увидел, что предчувствие оказалось верным. Там, на выступе, где мы окружили еретиков, они вновь пришли в движение. Теперь воскресшие мертвецы приближались к нам с двух сторон. Нас атаковали с противоположных направлений, как это ранее сделали мы. Наша ловушка стала ловушкой для нас самих. Ситуация вмиг стала отчаянной и с каждой секундой становилась все более и более опасной.

По ничейной земле брели еретики в огромных количествах, в то время пока их собратья готовились атаковать нас сзади. Едва я понял это, как заметил, что некоторые из мертвецов, которых не успели забрать погребальные команды, также начали шевелиться. Я соскочил с парапета и прикладом лазвинтовки разбил череп одному из них. Он повалился назад в болото и так и остался лежать в лужице из мозгов, крови и зеленоватой тины.

Дергаться начинало все больше и больше трупов. Если бы им хватило ума применить оружие, то мы все погибли бы в считанные мгновения, застигнутые врасплох в собственных траншеях. Но наши дела и так шли хуже некуда. На мой крик о помощи откликнулся отряд стрелков, и мы принялись бить, стрелять и резать головы еретикам, пока те не переставали шевелиться.

Лейтенант Криси заметил, чем мы заняты, и разбил взвод на отделения, отправив одну половину прикрывать выступ, а другую — к ничейной земле разбираться с новоприбывшими. Я с натужным хрипом поднялся на ноги. На меня вновь накатила усталость. Я достиг пределов выносливости, где мне больше не помогали ни стиммы, ни обезболивающее.

— Все в порядке, Лемюэль? — спросил Крисп.

— Да, сэр, — ответил я, не глядя на лейтенанта.

Я смотрел на погибших еретиков. Он проследил за моим взглядом и увидел, что привлекло мое внимание. С трупами еретиков, которых мы убили, что-то происходило. Их кожа усыхала, а находившиеся под нею мышцы, сухожилия и вены раскладывались на зеленоватую токсичную жижу, которая растекалась вокруг них. Ее вид не вселял уверенности, и что-то у меня в голове буквально кричало, что касаться ее нельзя.

— Теперь мы можем хотя бы не волноваться, что они возвратятся, — заметил Криси.

Наверное, он был прав, однако меня по-прежнему что-то тревожило. Все не могло быть так просто. Я направился к внутренней стороне траншеи, той ее части, что выходила к выступу.

На нас медленно наступали тысячи ходячих мертвецов, становясь легкими целями для стрельбы. Мы продолжали стрелять, а они продолжали идти с неодолимой вселяющей ужас жаждой сцепиться с нами в бою. Они казались совершенно безмозглыми, что делало их еще более пугающими. Обычные люди давно бы сломались из-за потерь, которые мы причиняли им. Еретики же просто брели вперед.

Наши парни стреляли, но не всякий мог с первого раза попасть в голову, особенно из-за условий внутри траншей, тумана, плохого освещения, а также осознания того, что где-то за спиной может притаиться еще один монстр-нежить, который только и ждет, чтобы убить тебя.

Я и сам чувствовал гнетущее чувство между лопатками, из-за которого мне постоянно хотелось оглянуться. Атака продолжалась, мертвецы атаковали, а мы стреляли в ответ. Все больше и больше тел падало на землю. Однако процесс распада постепенно начал уменьшать их численность. Казалось, враги могли двигаться не дольше нескольких минут, прежде чем раствориться в слизи, после которой оставались лишь разъеденная кожа и грязная форма.

Все это время вдали, подобно сердцебиению разгневанного бога, продолжали стучать барабаны.

В итоге мы их остановили. Или, возможно, они сами остановились, ибо то, что было внутри еретиков, сжигало их и превращало в протоплазменную слизь. Штурм длился больше часа, и к его окончанию мы потеряли десятки солдат и израсходовали почти все боеприпасы. У меня все плыло перед глазами.

Я привалился спиной к парапету. Меня знобило, нога снова болела. Я подумал о той слизи, в которую превращались мертвецы, а затем о вытекавшем у меня из раны гное, и мой лихорадящий разум узрел между ними связь.

Тогда мне казалось, что я уподобился ходячим мертвецам, что рано или поздно я умру и распадусь на куски. Я буду гнить в земле, если только меня не сожгут. Сочившаяся из раны нездоровая жидкость была только предвестником. Но едва эта веселая мысль посетила мою голову, как за ней последовала еще одна, даже более веселая.